Бенкендорф

Известнейший из жандармов России был старшим из четырех детей генерала от инфантерии, рижского гражданского губернатора в 1796—1799 годах Христофора Ивановича Бенкендорфа и баронессы Анны-Юлианы Шеллинг фон Канштадт. Его дед Иоганн-Михаэль Бенкендорф, по-русски Иван Иванович, был генерал-поручиком и обер-комендантом Ревеля. С ним, умершим в чине генерал-лейтенанта, связано приближение Бенкендорфов к российскому престолу. Екатерина II уже после смерти Ивана Ивановича в память 25-летней «беспорочной службы в русской армии» сделала его вдову Софью Ивановну, урожденную Левенштерн, воспитательницей великих князей — Александра и Константина Павловичей. В этой роли она пребывала неполных четыре года, но срока этого оказалось достаточно для того, чтобы сыграть большую роль в судьбе и карьере будущих внуков.

Александр родился 23 июня 1783 года. (Есть мнение, что эта дата может колебаться также в пределах 1781 и 1784 годов. — Прим. авт.) Благодаря дворцовым связям бабушки и матери, приехавшей в Россию из Дании в свите будущей императрицы Марии Федоровны, карьера его была устроена сразу. В 15 лет юношу зачислили унтер-офицером в привилегированный лейб-гвардии Семеновский полк. Производство его в поручики также последовало очень быстро. И именно в этом чине он стал флигель-адъютантом Павла I. Причем, в отличие от многих его предшественников, изрядно намучившихся возле непредсказуемого императора, молодой Бенкендорф таких проблем не ведал.

Хотя, надо сказать, благоприятные перспективы, связанные с почетной должностью флигель-адъютанта, его не прельщали. Рискуя вызвать Высочайшее неудовольствие, он в 1803 году отпросился на Кавказ, и это даже отдаленно не напоминало дипломатические вояжи в Германию, Грецию и Средиземноморье, куда император отправлял молодого Бенкендорфа.

Кавказ с его изнурительной и кровавой войной с горцами являлся настоящей проверкой на личное мужество и способность руководить людьми. Бенкендорф прошел ее достойно. За конную атаку при штурме крепости Ганжи он был награжден орденами Св. Анны и Св. Владимира IV степени. В 1805 году вместе с «летучим отрядом» казаков, которым он командовал, Бенкендорф разбил передовые неприятельские посты при крепости Гамлю.

Кавказские баталии сменились европейскими. В прусской кампании 1806—1807 годов за битву при Прейсиш-Эйлау он был произведен в капитаны, а затем и в полковники. Затем последовали русско-турецкие войны под командованием атамана М.И. Платова, тяжелейшие бои при переправе через Дунай, взятие Силистрии. В 1811 году Бенкендорф во главе двух полков совершает отчаянную вылазку из крепости Ловчи к крепости Рущук через неприятельскую территорию. Этот прорыв приносит ему «Георгия» IV степени.

В первые недели наполеоновского вторжения Бенкендорф командует авангардом отряда барона Винценгороде, 27 июля под его предводительством отряд произвел блистательную атаку в деле при Велиже. После освобождения от неприятеля Москвы Бенкендорф был назначен комендантом разоренной столицы. В период преследования наполеоновской армии отличился во множестве дел, взял в плен трех генералов и более 6 000 наполеоновских солдат. В кампании 1813-го, став во главе так называемых «летучих» отрядов, сначала разбил французов при Темпельберге, за что был удостоен «Георгия» III степени, затем вынудил неприятеля сдать Фюрстенвальд. Вскоре он с отрядом был уже в Берлине. За беспримерное мужество, проявленное во время трехдневного прикрытия прохода русских войск к Дессау и Роскау, был награжден золотой саблей с алмазами.

Дальше — стремительный рейд в Голландию и полный разгром там неприятеля, затем Бельгия — его отрядом взяты города Лувен и Мехельн, где у французов были отбиты 24 орудия и 600 пленных англичан. Потом, в 1814-м, был Люттих, сражение под Красным, где он командовал всей конницей графа Воронцова. Награды следовали одна за другой — помимо «Георгия» III и IV степеней, еще «Анна» I степени, «Владимир», несколько иностранных орденов. Одних шпаг за храбрость у него оказалось три. Войну он закончил в звании генерал-майора.

В марте 1819 года Бенкендорф был назначен начальником штаба Гвардейского корпуса.

Безупречная, казалось бы, репутация воина за Отечество, которая ставила Александра Христофоровича в ряд самых выдающихся военачальников, не принесла ему, однако, той славы среди сограждан, которая сопутствовала людям, прошедшим горнило Отечественной войны. Бенкендорфу не удалось походить в героях ни при жизни, ни после смерти. Его портрет в знаменитой галерее героев 1812 года у многих вызывает нескрываемое удивление. А ведь он был храбрым солдатом и отменным военачальником. Хотя в истории немало человеческих судеб, в которых одна половина жизни как бы отменяет другую. Жизнь Бенкендорфа — яркий тому пример.

С чего все началось? Формальным поводом для того, чтобы сослуживцы взглянули на Бенкендорфа под иным углом зрения, послужила стычка с командиром Преображенского полка К.К. Кирхом. Обеспокоенный тем интересом, который проявляет гвардейская молодежь к революционным событиям, происходящим в Испании, Бенкендорф приказал Кирху подготовить подробную докладную записку об «опасных разговорах». Тот отказался, заявив, что не желает быть доносчиком. Начальник Гвардейского штаба в гневе выставил его за дверь. О произошедшем узнали офицеры Преображенского полка, разумеется, вовсю порицавшие инициативу Бенкендорфа. Оправдания этому поступку просто быть не могло, мало того, что доносительство было не в чести, главное же заключалось в том, что дух свободомыслия, принесенный из заграничных походов, буквально клокотал среди людей в мундирах, причем даже более, чем среди гражданских.

Прошло несколько месяцев, и разразилась так называемая «Семеновская история». Жестокость по отношению к подчиненным Ф.Е. Шварца, командира родного для Бенкендорфа полка, возмутила не только солдат, но и офицеров. Восстание лейб-гвардии Семеновского полка продолжалось всего двое суток — с 16 по 18 октября 1820 года, но этого оказалось достаточно, чтобы похоронить уверенность правительства в абсолютной преданности не только гвардейцев, но и большинства армейских людей.

Бенкендорф одним из первых понял, к чему может привести «брожение умов», те рассуждения, споры и планы, которые вызревали в сердцевине тесных офицерских собраний. В сентябре 1821 года на стол императору Александру I была положена записка о тайных обществах, существующих в России, и в частности о «Союзе благоденствия». Она имела аналитический характер: автор рассматривал причины, сопровождавшие возникновение тайных обществ, их задачи и цели. Здесь же высказывалась идея о необходимости создания в государстве специального органа, который бы мог держать под надзором настроение общественного мнения, а если надо, то и пресекать противоправную деятельность. Но помимо всего прочего в ней автор называл поименно тех, в чьих умах поселился дух свободомыслия. И это обстоятельство роднило записку с доносом.

Искреннее желание предотвратить расстройство существующего государственного порядка и надежда на то, что Александр вникнет в суть написанного, не оправдались. Общеизвестно сказанное Александром об участниках тайных обществ: «Не мне их судить». Это выглядело благородно: император и сам, было дело, вольнодумствовал, замышляя крайне смелые реформы.

А вот поступок Бенкендорфа как раз был далек от благородства. 1 декабря 1821 года раздраженный император отстранил Бенкендорфа от командования Гвардейским штабом, назначив его командиром Гвардейской кирасирской дивизии. Это была явная немилость. Бенкендорф в тщетных попытках понять, чем она вызвана, снова писал Александру. Вряд ли он догадывался, что императора покоробила эта бумага и он преподал ему урок. И все же бумага легла под сукно без единой пометки царя. Бенкендорф затих...

«Разъяренные волны свирепствовали на Дворцовой площади, которая с Невою составляла одно огромное озеро, изливавшееся Невским проспектом» — так писал очевидец страшной ноябрьской ночи 1824-го. Вода в некоторых местах Петербурга поднялась тогда на 13 футов и 7 дюймов (то есть более чем на четыре метра). По городу, превратившемуся в огромное взбаламученное озеро, плавали экипажи, книги, полицейские будки, люльки с младенцами и гробы с покойниками из размытых могил.

Стихийные бедствия всегда обнаруживали и негодяев, спешащих воспользоваться чужим несчастьем, и отчаянных храбрецов, спасавших других, не заботясь о себе.

Так, перейдя набережную, когда вода доходила ему уже до плеч, генерал Бенкендорф добрался до катера, на котором находился мичман гвардейского экипажа Беляев. До 3 часов ночи вместе они успели спасти огромное число людей. Александр I, получивший множество свидетельств мужественного поведения Бенкендорфа в те дни, наградил его бриллиантовой табакеркой.

Прошло несколько месяцев, и императора не стало. А 14 декабря 1925-го Петербург взорвался Сенатской площадью. То, что в конце концов стало едва ли не самой возвышенной и романтичной страницей русской истории, свидетелям того памятного декабрьского дня таковым не казалось. Очевидцы пишут об оцепеневшем от ужаса городе, о залпах прямой наводкой в плотные шеренги восставших, о тех, кто мертвыми падали лицом в снег, о ручейках крови, стекавших на невский лед. Потом — о запоротых солдатах, повешенных, сосланных в рудники офицерах. Кое-кто сожалел, что, дескать, «страшно далеко они от народа», а потому и масштабы оказались не те. А то бы, глядишь, и запылало: брат на брата, полк на полк... Бенкендорфу же казалось, что налицо явная начальственная промашка и страшный убыток государству даже в том, что отличному человеку мичману Беляеву, с которым они в ту безумную ночь сновали, как по морю, по всему Петербургу, 15 лет теперь гнить в сибирских рудниках.

Но именно те трагические дни положили начало доверию и даже дружеской приязни нового императора Николая I и Бенкендорфа. Остались свидетельства, что утром 14 декабря, узнав о бунте, Николай сказал Александру Христофоровичу: «Сегодня вечером, может быть, нас обоих не будет более на свете, но по крайней мере мы умрем, исполнив наш долг».

Бенкендорф свой долг видел в защите самодержца, а значит, государства. В день бунта он командовал правительственными войсками, расположенными на Васильевском острове. Потом был членом Следственной комиссии по делу декабристов. Заседая в Верховном уголовном суде, он не раз обращался к императору с просьбами о смягчении участи заговорщиков, хорошо при этом зная, насколько принималось Николаем в штыки всякое упоминание о преступниках.

Жестокий урок, преподанный императору 14 декабря, не прошел даром. Волею судеб тот же день изменил и судьбу Бенкендорфа.

В отличие от царственного брата Николай I внимательнейшим образом ознакомился со стародавней «запиской» и нашел ее очень дельной. После расправы с декабристами, стоившей и ему немало черных минут, молодой император всячески стремился устранить возможные повторения подобного в будущем. И, надо сказать, не напрасно. Современник тех событий Н.С. Щукин писал об атмосфере, царящей в русском обществе после 14 декабря: «Всеобщее настроение умов было против правительства, не щадили и государя. Молодежь распевала бранные песни, переписывали возмутительные стихи, бранить правительство считалось модным разговором. Одни проповедовали конституцию, другие республику...»

Проект Бенкендорфа являлся, по сути, программой создания в России политической полиции. Что надлежало делать? Заниматься политическим сыском, добыванием необходимой информации, пресечением деятельности лиц, ставших в оппозицию режиму. Когда же был решен вопрос, чем именно будет заниматься политическая комиссия, встал другой — кто будет заниматься сыском, сбором информации и пресечением противоправных действий. Бенкендорф ответил царю — жандармы.

В январе 1826 года Бенкендорф представил Николаю «Проект об устройстве высшей полиции», в котором, кстати, писал и о том, какими качествами должен обладать ее шеф, и о необходимости его безусловного единоначалия.

«Для того чтобы полиция была хороша и обнимала все пункты Империи, необходимо, чтобы она подчинялась системе строгой централизации, чтобы ее боялись и уважали и чтобы уважение это было внушено нравственными качествами ее главного начальника...»

Объяснял Александр Христофорович, для чего и обществу полезно иметь подобное учреждение: «Злодеи, интриганы и люди недалекие, раскаявшись в своих ошибках или стараясь искупить свою вину доносом, будут по крайней мере знать, куда им обращаться».

В 1826 году в корпусе жандармов служило более 4 тысяч человек. Силой сюда никого не загоняли, напротив, вакансий было гораздо меньше, чем желающих: солдат отбирали только грамотных, офицеры принимались лишь с хорошей рекомендацией. Однако некоторые сомнения менявших армейский мундир на жандармский все же одолевали. Как их обязанности будут сочетаться с понятиями чести дворянина и офицера?

Над этим, кстати, очень серьезно раздумывал небезызвестный Л.В. Дубельт, сделавший впоследствии в Корпусе жандармов очень удачную карьеру. Несмотря на то что он, находясь в отставке «без места», жил почти впроголодь, решение надеть голубой мундир далось ему непросто. Он долго советовался с женой, делился с ней сомнениями в правильности своего выбора: «Ежели я, вступая в Корпус жандармов, сделаюсь доносчиком, наушником, тогда доброе мое имя, конечно, будет запятнано. Но ежели, напротив, я... буду опорой бедных, защитой несчастных; ежели я, действуя открыто, буду заставлять отдавать справедливость угнетенным, буду наблюдать, чтобы в местах судебных давали тяжебным делам прямое и справедливое направление — тогда чем назовешь ты меня?.. Не должен ли я предполагать основательно, что сам Бенкендорф как человек добродетельный и благородный не будет давать мне поручения, которые не свойственны человеку честному?»

В скором времени последовали первые выводы и даже обобщения. Бенкендорф указывает императору на истинных самодержцев Российского государства — на бюрократов. «Хищения, подлость, превратное толкование законов — вот их ремесло, — доносит он Николаю. — К несчастью, они-то и правят...»

Бенкендорф и его ближайший помощник М.Я. Фок считали: «Подавить происки бюрократии — важнейшая задача III Отделения». Интересно, сознавали ли они полнейшую обреченность этой борьбы? Скорее всего — да. Вот, например, Бенкендорф сообщает, что некий чиновник особых поручений путем махинации «приобрел большую выгоду». Как с ним поступать? Император отвечает: «Бесчестных людей принимать на службу я не намерен». И не более того...

Надо сказать, что Бенкендорф не только доносил, он стремился проанализировать действия правительства, понять, что именно вызывает раздражение общественности. По его мнению, мятеж декабристов явился итогом «обманутых ожиданий» народа. А потому, считал он, общественное мнение необходимо уважать, «его нельзя навязывать, за ним надо следовать... Его не засадишь в тюрьму, а, прижимая, только доведешь до ожесточения».

В 1838 году шеф Третьего отделения указывает на необходимость строительства железной дороги между Москвой и Петербургом, в 1841-м отмечает большие проблемы в области здравоохранения, в 1842-м предупреждает о всеобщем недовольстве высоким таможенным тарифом, в этом же ряду и «ропот по поводу рекрутских наборов».

1828 год стал временем утверждения нового цензурного устава. Теперь литературный мир, формально оставаясь в ведении Министерства народного просвещения, переходил в ведение Третьего отделения.

Были набраны цензоры, и при этом люди весьма заметные. Среди них Ф.И. Тютчев, С.Т. Аксаков, П.А. Вяземский. Что вменял им в обязанность господин Бенкендорф? Они должны были следить, чтобы в печати не обсуждались персоны императорской фамилии и чтобы авторы избегали такого толкования событий, которое может «вовлечь государство в бездну несчастий».

Надо сказать, что самые крупные неприятности ожидали шефа жандармов именно в моменты соприкосновения с интеллектуальной элитой. Им были недовольны все: и те, кто контролировал, и те, кто был подконтролен.

Раздраженного Вяземского, писавшего на Бенкендорфа эпиграммы, успокаивал Пушкин: «Но так как в сущности этот честный и достойный человек, слишком беспечный для того, чтобы быть злопамятным, и слишком благородный, чтобы стараться повредить тебе, не допускай в себе враждебных чувств и постарайся поговорить с ним откровенно». А ведь Пушкин крайне редко ошибался в оценке людей. Отношение его самого к шефу III Отделения нисколько не отличалось от общего, эдакого иронически-доброжелательного.

Известно, что Николай I вызвался взять на себя цензорство над творчеством Пушкина, гений которого, к слову сказать, вполне сознавал. К примеру, прочитав негативный отзыв Булгарина в адрес поэта, император написал Бенкендорфу: «Я забыл Вам сказать, любезный друг, что в сегодняшнем номере «Северной Пчелы» находится опять несправедливая и памфлетная статья, направленная против Пушкина: поэтому предлагаю Вам призвать Булгарина и запретить ему отныне печатать какую бы то ни было критику на литературные произведения г. Пушкина».

И тем не менее в 1826—1829 году Третье отделение активно осуществляло тайный надзор за поэтом. Бенкендорф лично расследовал очень неприятное для Пушкина дело «о распространении «Андрея Шенье» и «Гавриилиады». Широко введенная Бенкендорфом в практику перлюстрация частных писем в 30-х годах приводила поэта буквально в бешенство. «Полиция распечатывает письма мужа к жене и приносит их читать царю (человеку благовоспитанному и честному), и царь не стыдится в том признаться...»

Эти строки написаны как будто в расчете, что их прочтут и царь, и Бенкендорф. Тяжелая служба, однако, у сильных мира сего, и вряд ли слова человека, исключительность которого признавали оба, скользнули мимо, не задев ни сердца, ни сознания.

Александр Христофорович прекрасно понимал все негативные стороны своей профессии. Не случайно он писал в своих «Записках», что во время тяжелой болезни, случившейся с ним в 1837 году, был приятно поражен тем, что его дом «сделался местом сборища самого разношерстного общества», а главное, как он подчеркивал, — «совершенно независимого по своему положению».

«При той должности, которую я занимал, это служило, конечно, самым блестящим отчетом за 11-летнее мое управление, и думаю, что я был едва ли не первый из всех начальников тайной полиции, которого смерти страшились...»

Вообще, похоже, Бенкендорф никогда не предавался особой радости по поводу той власти, которую имел. Видимо, и природный ум, и жизненный опыт научили его причислять ее к некоему фантому.

Граф Александр Христофорович Бенкендорф умер на пароходе, везшем его из Германии, где он проходил курс длительного лечения, на родину. Ему было за шестьдесят. Жена ждала его в Фалле, их имении под Ревелем (ныне Таллин). Корабль привез уже покойника. Это была первая могила в их уютном имении, хотя до хозяйства у графа руки никогда не доходили.

В рабочем кабинете Фалльского замка у него хранился деревянный фрагмент, оставшийся от гроба Александра I, вделанный в бронзу в виде мавзолея. На стене, помимо портретов государей, висела известная акварель Кольмана «Бунт на Сенатской площади». Бульвар, генералы с плюмажами, солдатики с белыми ремнями на темных мундирах, памятник Петру Великому в пушечном дыму...

Что-то, видно, не отпускало графа, если держал он эту картину перед глазами. Наверное, вовсе не плохим человеком был Александр Христофорович. Да вот беда: всякий раз это приходится доказывать.

Первый жандармский полк, сформированный из гатчинских подразделений наследником престола Великим князем Павлом Петровичем, появился в России еще в 1792 году и до 1796-го выполнял функции военной полиции. Позднее, уже будучи императором, Павел включил гатчинских жандармов в состав лейб-гвардейского конного полка. С 1815-го, уже при Александре I, рассредоточенным небольшими группами по армейским частям жандармам вменялось в обязанность: «наблюдение за порядком на бивуаках... отвод раненых во время сражений на перевязочные пункты, поимка мародеров», выполняли они и осведомительные функции. С февраля 1817 года жандармские подразделения, все более приобретавшие полицейские функции, использовались для поддержания порядка в столичных, губернских и припортовых городах. Бенкендорф не понаслышке был знаком с их «деятельностью» — император Александр I еще в январе 1821 года возложил на него надзор за настроениями в войсках, а он, как тогдашний начальник штаба Гвардейского корпуса, «принял на себя смотреть». Но теперь этого было мало. Необходимо было заняться устройством государственной безопасности. Создаваемая Бенкендорфом система не отличалась особой сложностью, что, по его мнению, практически исключала возможные сбои в работе и обеспечивала максимальную эффективность.

Мозговой центр — Третье отделение с сотрудниками в количестве 72 человек. Подбирал их Бенкендорф придирчиво, согласно трем основным критериям — честности, смышлености, добромыслию.

Сотрудники вверенной Бенкендорфу службы углубились в деятельность министерств, ведомств, комитетов. В основу оценки функционирования всех структур было положено одно условие: не должны заслонять интересов государственных. Чтобы предоставить императору ясную картину происходящего в империи, Бенкендорф на основании многочисленных отчетов своих сотрудников составлял ежегодный аналитический отчет, уподобляя его топографической карте, предупреждающей, где болото, а где и вовсе пропасть.

С присущей ему скрупулезностью Александр Христофорович поделил Россию на 8 государственных округов. В каждом — от 8 до 11 губерний. В каждом округе — свой жандармский генерал. В каждой губернии — по жандармскому отделению. И все эти нити сходились в здании цвета охры на углу набережной Мойки и Гороховой, в штаб-квартире Третьего отделения.
Корпус жандармов был задуман как элитный, предусматривающий солидное материальное обеспечение. В июле 1826 года было создано Третье отделение — учреждение, призванное осуществлять тайный надзор за обществом, а Бенкендорф назначен его главой. В апреле 1827 года император подписал указ об организации Корпуса жандармов с правами армии. Бенкендорф превратился в его командира.

По-своему шеф III Отделения был натурой в высшей степени цельной. Осознав единожды принципы своего служения Отечеству, он им уже не изменял. Как буквально всю жизнь не изменял и еще одной склонности, которой как будто искупалось его как суровое воинское, так и неоднозначное полицейское ремесло.

«...Я познакомилась с Александром Бенкендорфом, — писала в 1819 году жена Николая Александра Федоровна. — Я много слышала о нем во время войны, еще в Берлине и Добберене; все превозносили его храбрость и сожалели о его безалаберной жизни, в то же время посмеивались над нею. Меня поразила его степенная наружность, вовсе не свойственная установившейся за ним репутации повесы».

Да, граф Бенкендорф был исключительно влюбчив и имел массу романов, один другого увлекательнее и — увы! — скоропалительнее. Повторим вслед за ныне забытым поэтом Мятлевым: «Слыхать мы не слыхали, а только — говорят...» Про знаменитую актрису м-ль Жорж, предмет увлечения самого Наполеона (в свое время), говорили, что ее появление в Петербурге с 1808 по 1812 год было связано не столько с гастролями, сколько с розысками г-на Бенкендорфа, пообещавшего-де на ней жениться. Но чего не пообещаешь в Париже!

Как и полагается классическому дамскому угоднику, Александр Христофорович женился скоропалительно на 37-м году жизни. Сидел себе в каком-то доме. Его спрашивают: «Вы вечером у Елизаветы Андреевны будете?» — «У какой Елизаветы Андреевны?» Видит изумленные лица. «Ах да! Ну, конечно, буду!» Вечером является по выспрошенному адресу. Гости уже сидят по диванам. То да се. В гостиную входит хозяйка Елизавета Андреевна, вдова генерала П.Г. Бибикова. Тут разом его судьба и решилась...

Людмила Третьякова

Во славу русского оружия

Следуя семейной традиции, Александр Бенкендорф, как и его воинственные предки (дед и отец дослужились до генеральского чина), на ратную службу поступил рано — в неполные пятнадцать лет. В 1798 году, после окончания престижного пансиона, юноша был зачислен унтер-офицером в лейб-гвардии Семеновский полк.

В старейшем полку русской армии молодой гвардеец прошел ускоренную военную подготовку и спустя несколько месяцев получил чин прапорщика. На усердного и старательного офицера императорской гвардии обратил внимание сам Павел I — фанатичный приверженец безупречной строевой выправки и дисциплины — и повелел зачислить в свою свиту флигель-адъютантом. Но придворная карьера восемнадцатилетнего флигель-адъютанта имела трагический финал. Высокопоставленные заговорщики умертвили императора...

Бенкендорфу ничего не оставалось, как возвратиться в армейский строй. Туда, где нет места мелочным интригам, лести, заискиванию. Сохранив за собой светское звание флигель-адъютанта в качестве почетной приставки к офицерскому чину, баронскому титулу и остзейской фамилии, он отправляется на Кавказ — под пули горцев и ятаганы персидских янычар. Пожалуй, именно здесь, в действующих войсках генерала П.Цицианова, по-настоящему началась головокружительная карьера столичного поручика, вкусившего все прелести и невзгоды кочевой военной жизни.

С первых дней пребывания на Кавказе поручик Бенкендорф — в огне сражений. Он “с отличием” участвует во взятии русскими войсками приступом “разбойничьей крепости” Ганжа. “За выказанную в сих делах примерную храбрость” отважный поручик был удостоен ордена Святой Анны 4-й степени с надписью “За храбрость”.

Затем Бенкендорф принимает самое непосредственное участие в русско-прусско-французской войне. Кровопролитный бой под Прейсиш-Эйлау приносит храброму офицеру очередную боевую награду — орден Святой Анны 2-й степени и эполеты капитана. Спустя несколько месяцев остзейский барон становится уже полковником. Император справедливо полагал, что при дворе надобно ценить именно таких людей, каким был Бенкендорф, — усердных, преданных и храбрых.

В 1809 году Александр Христофорович назначен в Молдавскую армию и поступил в распоряжение легендарного казачьего атамана М.Платова. Храбрость и бесстрашие, проявленные Бенкендорфом в боях с турками, были отмечены высшей военной наградой — орденом Святого Георгия 4-й степени. Мотивы награждения по-военному кратко изложены в формулярном списке будущего жандармского генерала: “Под крепостью Рущуком при нападении неприятеля на тыл, командуя Чугуевским уланским полком, опрокинул сильные турецкие толпы и истребил значительное число лучших наездников...”.

“Гроза двенадцатого года” застала Бенкендорфа в войсках, размещавшихся на западной границе империи. При отходе русских армий в глубь страны он выполнял, пожалуй, одну из самых сложных боевых задач — возглавлял арьергарды, прикрывавшие армейские колонны и обозы от нападений неприятельских разъездов.

Серьезный отпор наседавшему противнику было решено дать на рубеже реки Западная Двина в районе небольшого старинного русского городка Велиж. Командовать авангардом поручили Бенкендорфу, который успешно справился с боевым заданием. Вознаграждением храброму полковнику за умелую организацию сопротивления зарвавшемуся врагу явились эполеты генерал-майора.

Когда началось бегство наполеоновских войск от стен древней русской столицы, Бенкендорфа назначили военным комендантом Москвы. Генерал силами полицейских нарядов проводил зачистку городских кварталов, организовывал разминирование, отлавливал мародеров и вражеских лазутчиков.

В боевой биографии Бенкендорфа немало славных страниц, относящихся к его участию в заграничных походах русской армии 1813 — 1814 годов. Ему доверяли самые важные и сложные боевые операции. К примеру, он возглавлял особый отряд, действовавший против французов между Берлином и Франкфуртом-на-Одере. В сражении у Темпельберга его малочисленное подразделение полностью разгромило вражеский конно-егерский полк и одержало верх над крупными силами противника. В результате успешной боевой операции 48 вражеских офицеров и более 700 рядовых оказались в русском плену.

Затем была стремительная атака на Берлин. Вместе с войсками генералов Тотенборна и Чернышева его отряд первым вошел в столицу Пруссии. Умелое руководство боевыми операциями и личная храбрость отважного генерала были отмечены орденом Святого Георгия 3-й степени.

Имя Бенкендорфа, как героя Отечественной войны 1812 года, увековечено в Храме Христа Спасителя. На одной из мраморных досок можно прочесть следующие строки: “Награжден орденом Святого Георгия 3-й степени генерал-майор Бенкендорф (Александр) за отличия в делах при преследовании неприятеля”.

Против врагов престола

После возвращения русских войск на родину генерал Бенкендорф командовал 2-й бригадой 1-й уланской дивизии, затем был начальником 2-й драгунской дивизии, в течение нескольких лет возглавлял Генеральный штаб Гвардейского корпуса — элиты русской армии. Однако эти факты биографии Александра Христофоровича у советских историков были не в чести. Они старались обвинить его во многих грехах, в том числе инкриминировали ему стукачество. Мол, гвардейский генерал якобы тайно донес императору о вредительской деятельности первых потрясателей государственных устоев, которых потом назовут декабристами. В 1821 году Бенкендорф действительно открыто представил царю записку, озаглавленную “О тайных обществах в России”. Обратимся к этому документу. “В 1814 г., когда войска русские вступили в Париж, — писал генерал императорской свиты, — множество офицеров приняты были в масоны и свели связи с приверженцами разных тайных обществ. Последствием сего было то, что они напитались гибельным духом партий, привыкли болтать то, чего не понимают, и из слепого подражания получили страсть заводить подобные тайные общества у себя...”.

Бенкендорф сообщал, что члены нелегальных обществ и организаций планировали контрабандным путем переправить из-за границы портативные типографии, с помощью которых печатать “пасквили” и карикатуры на царствующий дом, существовавшую систему государственной власти и управления. Распространяя сию печатную продукцию на “толкучих рынках” и в иных местах массового скопления людей, члены тайных организаций намеревались вызвать у людей недовольство самодержавием и, в конечном итоге, свергнуть его.

Бенкендорф также предупреждал царя, что “зародыш беспокойного духа” глубоко проник в армейские ряды, особенно в гвардию. Свитский генерал оказался, к сожалению, прав. Ровно через четыре года этот “беспокойный дух”, бродивший среди определенной части привилегированных военных, привел к кровавой трагедии, разыгравшейся на Сенатской площади.

В канун “гвардейского бунта” Бенкендорф без устали мотался по казармам, пытался предотвратить надвигавшуюся катастрофу. Заговорщики, как выяснилось позже на следствии, планировали физическое уничтожение всех членов императорского дома и тех, кто мог препятствовать бунтовщикам. Как известно, мятежные офицеры вывели на Сенатскую площадь гвардейские полки с оружием. Малограмотные нижние чины гвардии, слабо разбираясь в хитроумии политических лозунгов заговорщиков, наивно верили в непогрешимость своих поводырей...

“Око и ухо государево”

Восстание декабристов подтолкнуло Николая I к созданию специального полицейского учреждения, способного более эффективно, чем существовавшие до того времени правоохранительные структуры, противостоять “заговорам и злоумышлениям”. Инициатором создания такого ведомства, подотчетного только царю, явился Бенкендорф. Он разработал “Проект об устройстве высшей полиции”, который потом претворил в жизнь.

“Опора бедных, защита несчастных…” — так формулировал Александр Христофорович одну из главных задач будущего полицейского учреждения. Он надеялся создать из новой правоохранительной структуры не тайное сообщество ищеек, стукачей и шпионов, а уважаемую народом организацию, где будут трудиться “люди честные и способные”. Важнейшее условие успехов своего детища Бенкендорф видел в личностях сотрудников и подбирал их с особым тщанием и осторожностью. Высшая наблюдательная, сиречь тайная, полиция, считал ее шеф, есть и око, и ухо, но главным образом разум, потому каждый работник должен быть способен делать максимум возможного. Такие работники в большинстве своем и составили в недалеком будущем штат Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Среди них правая рука Бенкендорфа генерал Л.Дубельт — управляющий делами Третьего отделения и начальник штаба корпуса жандармов. Даже А.Герцен, этот “теоретик русского социализма”, и тот высоко отзывался о его порядочности и высоком интеллекте, признавая влиятельного полицейского чина “умницей”. Или, к примеру, директор канцелярии Третьего отделения М. фон Фок. Перешедший в тайную полицию из МВД, где возглавлял самое конфиденциальное подразделение — Особенную канцелярию, он обладал огромным опытом секретно-розыскной работы. После смерти организатора жандармской агентуры в 1831 году, А.Пушкин в своем дневнике сделал следующую запись: “На днях скончался в Петербурге фон Фок... человек добрый, честный и твердый. Смерть его есть бедствие общественное”.

25 июня 1826 года, спустя полгода после потрясшего Россию восстания декабристов, высочайшим приказом учреждается должность шефа жандармов. На этот пост, разумеется, назначен автор полицейского проекта — генерал-лейтенант Бенкендорф. Штаты управленческих структур старались не раздувать, заведомо зная о том, что бюрократы только мешают делу. Поэтому при шефе жандармов состояло всего шестнадцать человек, которые весьма успешно и эффективно осуществляли руководство блюстителями порядка.

Спустя всего неделю, 3 июля, Николай I подписывает еще один указ — о создании Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Государь не доверял министерствам и ведомствам, среди чиновников которых еще оставалось немало бывших членов масонских лож, не порвавших своих связей с тайными обществами. Поэтому Николай I сосредоточил все функции государственного управления в собственной канцелярии, постепенно превратив ее в высшее государственное учреждение.

Канцелярия подразделялась на несколько отделений, ведавших конкретными вопросами управления империей. Например, в первом сосредоточивались доклады на высочайшее имя из всех ведомств, требовавшие рассмотрения и принятия решения самим царем. Второе занималось приведением в порядок действовавшего законодательства. Третьим по счету стало отделение, объединившее в себе все вопросы, подведомственные высшей политической полиции. Его основой стала Особенная канцелярия Министерства внутренних дел, влившаяся в состав вновь созданного государственного учреждения. Главноуправляющим нового полицейского ведомства также стал Бенкендорф.

Третье отделение получило достаточно обширную компетенцию. Согласно положению, в ведение Третьего отделения поступали: “все распоряжения и известия по всем вообще случаям высшей полиции; сведения о числе существующих в государстве разных сект и расколов; известия об открытиях по фальшивым ассигнациям, монетам, штемпелям, документам и пр.; подробные сведения о всех людях, под надзором полиции состоящих; высылка и размещение людей подозрительных и вредных; заведование наблюдательное и хозяйственное всех мест заключения, в коих заключаются государственные преступники...”. Сюда также стекалась информация из МВД о количестве уголовных преступлений, статистические сведения обо всех без исключения происшествиях в государстве (пожарах, наводнениях, эпидемиях и т.д.), данные о числе въехавших в империю и выехавших за ее пределы иностранных подданных и пр.

Но все же основная задача Третьего отделения и приданного ему корпуса жандармов была в другом. Ее кратко и предельно четко сформулировал Бенкендорф в одном из первых отчетов “о действиях” высшей полиции, представленном на рассмотрение государю: “безопасность престола и спокойствие государства...”.

Шеф высшей полиции империи последовательно совершенствует и деятельность жандармов. В апреле 1827 года они объединяются по военному образцу в корпус, ставший исполнительным органом Третьего отделения. Это была своеобразная полицейская организация, состоящая в основном из территориальных органов полицейского характера. Корпус отличала жесткая централизация (никакого подчинения местным властям), военная субординация и твердая дисциплина.

Был в составе корпуса и свой “спецназ” — мобильные конно-жандармские дивизионы и команды, предназначавшиеся для решения внезапно возникавших полицейских задач по “охранению тишины и спокойствия” в Санкт-Петербурге, Москве, Варшаве, а также в губернских и портовых городах.

В то же время общая численность полицейского формирования была сравнительно небольшой и не превышала 3850 человек. Это даже меньше, чем боевой состав стрелковой дивизии. И это на всю огромную Российскую империю! Показательны свидетельства одного из современников Бенкендорфа, оставившего в своем дневнике следующую запись: “В зале ресторана собралось все 3-е Отделение. Выпили 40 бутылок шампанского на 35 человек”.

Однако, несмотря на малочисленность чиновников высшей полиции, эффективность ее деятельности была довольно высокой. Уже первые следственные дела о злоупотреблениях служебным положением, успешно завершенные жандармскими чинами, вызвали ропот среди недовольных их деятельностью госчиновников. Высказывались даже предположения: не возрождается ли прежняя, наводившая ужас Тайная канцелярия с ее “словом и делом”? Однако Бенкендорф, отметая все необоснованные, на его взгляд, обвинения в адрес своего ведомства, открыто заявляет, что “к жандармам питают нерасположение те, которые имеют причины опасаться справедливого взгляда на их дела...”.

А недолюбливать блюстителей порядка было кому. Особенно в верхах. Например, по данным корпуса жандармов, из 54 губернаторов взятки не брали только трое. Высокопоставленные мздоимцы, разумеется, стремились оболгать, очернить жандармов, выставить их перед обществом в превратном свете.

У истоков политической разведки

После подавления восстания польской шляхты в 1831 году многие высокопоставленные мятежники бежали за границу и, создав там всевозможные комитеты и тайные общества, развернули активную антироссийскую пропаганду. К их инсинуациям с готовностью подключилась и падкая до сенсаций европейская пресса. В различных изданиях стали появляться многочисленные статьи о звериной жестокости и пещерной дикости русского самодержавия. Их авторы не стеснялись использовать в своих пасквилях и факты явно клеветнического характера.

В ответ на закордонные пакости Бенкендорф незамедлительно принимает контрмеры. За границу — в Австрию, Германию, Францию и Пруссию, где особенно много осело беглых мятежников, инкогнито командируют “специальных чиновников” Третьего отделения.

В рабочих инструкциях разведчиков-нелегалов особо подчеркивалось, что за рубеж их направляют “...как для изучения на месте положения дел, так и для приискания надежных агентов и организации правильного наблюдения в важнейших пунктах”. Кроме того, жандармские агенты, имевшие навыки сочинительства, действуют под видом журналистов. Их задача — издавать русские газеты якобы для эмигрантов. Агенты от прессы действовали с размахом. Они умудрялись помещать статьи, опровергавшие измышления западных литераторов о России, даже на страницах зарубежных газет и журналов. Результаты работы секретных сотрудников превзошли все ожидания. Давая оценку их скромной деятельности на ниве журналистики, шеф жандармов с удовлетворением докладывал государю: “Сами иностранцы убедились, что соотечественники их изображают Россию в ложном виде, и клеветы не производили больше прежнего действия...”. Бенкендорф не только организовал за кордоном надежную разведывательную сеть, но и вышел победителем в войне информационной.

Любопытный факт: одним из самых удачливых и эффективных закордонных российских агентов являлась родная сестра шефа жандармов Доротея (по-русски Дарья) Христофоровна фон Бенкендорф. Ее разведывательная деятельность при английском дворе началась за несколько лет до того, как под началом брата была создана тайная полиция. Карьера Дарьи Христофоровны, как тайного агента Российской империи, началась после того, как в 1809 году Александр I направил ее мужа графа де Ливена послом в Берлин. Постигнув азы дипломатии в столице Пруссии, молодая графиня особого успеха достигла в Лондоне, куда был переведен послом ее высокопоставленный супруг. В столице туманного Альбиона хитроумная дама открыла блестящий великосветский салон, где собирались дипломатические знаменитости, выдающиеся политические деятели самых различных взглядов и направлений. Все конфиденциальные разговоры и важные политические новости, которыми обменивались государственные мужи, становились известны хозяйке модной гостиной. А та, в свою очередь, регулярно по тайным каналам переправляла важную информацию в Санкт-Петербург. Во время одной из бесед об успехах Третьего отделения Николай I выразил шефу жандармов свое удовлетворение, заметив при этом, что его “сестра со временем из привлекательной девицы стала государственным деятелем”.

В апреле 1844 года Бенкендорф по настоянию врачей выехал на “заграничныя минеральныя воды” для лечения многочисленных недугов, приобретенных на государевой службе. В сентябре того же года он на пароходе “Геркулес” возвращался в Россию. На подходе к Ревелю Александр Христофорович скоропостижно скончался. Эта странная смерть породила много слухов и всевозможных догадок. Поговаривали даже, что это дело рук масонов, отомстивших шефу жандармов за разгром тайных организаций в России...

Николай Сысоев